Максим Акимов: «Все эксперты подтвердили, что модель летающая»

Опубликовано 13 февраля 2019

О нацпроектах, приватизации инфраструктурных компаний, ВСМ «Москва–Казань» и своей работе в правительстве РБК рассказал вице-премьер Максим Акимов. Ниже — наиболее интересные выдержки из интервью.

О нацпроектах

«Правительство завершило формирование паспортов нацпроектов — проекции того, что предстоит сделать в ближайшие годы, и приступает к реализации. Если всё удастся, будет прорыв».

«Одна из моих задач состоит в том, чтобы нацпроекты измерять не бумажными отчетами, а потоком данных «снизу», из объективного наблюдения».

О санкциях

«Нет смысла говорить, что нам море по колено. Вопрос в другом — у нас есть способность ответить на запросы (возникающие на фоне усиления санкционного давления), в том числе те, которые еще не прозвучали.

Мы больше внимания стали обращать на собственную уязвимость в цифровом мире.

Нам надо гигантские административные усилия инвестировать не только в импортозамещение, которое скорее вынужденная стратегия там, где выхода нет, но и в рост национальных компетенций».

О комплексном плане развития инфраструктуры

«Задача — получить принципиально другое качество строительства. Это bim-технологии, «цифровые двойники», онлайн-взаимодействие между поставщиком, подрядчиком, субподрядчиком и казначейством. У нас есть лидерские вещи. АЭС — это самый большой и сложный строительный объект в мире. Но в «Росатоме» научились управлять его стоимостью.

Мы хотим их опыт забрать в инфраструктурную стройку.

Другой пример — Крымский мост, у строителей есть его «цифровой двойник» — цифровая модель, которой они управляют».

«Мы обсуждаем создание независимой структуры, которая бы осуществляла мониторинг технологий и сроков в каждом проекте комплексного плана. Это будет штаб, как по Олимпиаде и по чемпионату мира по футболу».

«Комплексный план — предмет взаимного интереса. Финансовые институты заинтересованы в концессиях и в лизинге. Это 90% частных средств, которые мы прописали в плане. Что касается просто инвестирования, то я не очень понимаю, как это возможно. Другой вопрос, что там огромное количество другой работы для бизнеса».

О ВСМ

«Высокоскоростные магистрали — это гигантская энергетика, металлургия, общестроительные работы, цифровые технологии, сложные системы управления. Российское машиностроение ждет не дождется старта проекта».

«Мы готовим доклад руководству страны. Протестированы даже самые пессимистичные модели проекта ВСМ «Москва — Казань» с точки зрения пассажиропотока».

«Он при среднеоптимистичных предпосылках окупаем даже с точки зрения капитальных вложений.

В операционной модели проект точно безубыточен и не будет требовать субсидий. Все эксперты подтвердили, что модель летающая.

В отношении дороги [Москва–Казань] мы размышляем, с Минфином идет дискуссия. Существует нормальная практика остановки проектов: когда мы понимаем, что ужасный конец — это лучше, чем ужас без конца. Поэтому задваивание инфраструктуры обсуждается, но дискуссия ведется и вокруг того, что задваивания, возможно, никакого нет. Потому что трасса примет по большей части транзитный грузопоток».

«Идея ВСМ в Питер мне представляется привлекательной. Высокоскоростное движение между Москвой и Петербургом позволит решить проблему с загруженностью неба над Москвой. Но эта инициатива не должна откладывать реализацию проекта «Москва — Казань». Здесь мы готовы стартовать, а по линии «Москва — Питер» нет ни страницы готовых документов, даже ТЭО».

Мост на Сахалин

«Он [мост на Сахалин] попал в план как гипотеза. И статус этого проекта сейчас ровно такой — это гипотеза».

«Со своей не очень высокой жердочки я могу оценивать только грузовую базу. Когда у нас вся база в стране — это уголь, то предъявляя очередной уголь в качестве грузовой базы, стоит десять раз подумать. Потому что уголь — груз хороший, но волатильный, сегодня есть, а завтра нет».

О Северном морском пути

«Чудес не будет, вряд ли нам удастся заключить твердые договоры на транспортировку. Но целевой ориентир для нас пока остается прежним. Мы создаем инфраструктуру, способную перевезти 80 млн т. Что касается грузооборота, то это задача прежде всего не транспортного комплекса. Грузовую базу обеспечивают компании-грузоотправители».

О Северном широтном ходе

«У нас существуют обязательства, подписанные соглашения, и мы обязательства должны исполнить. Мы проводили глубокую экспертизу проекта. Эффективность подтверждена».

«Мы изучаем вопрос так называемого Северного широтного хода — 2. Привлекательный проект, но пока груза не видим».

О приватизации

«Пока мы монопольные и квазимонопольные функции сосредотачивали в компаниях, а потом приватизировали. Так нельзя. Давайте сначала изменим структуру рынка, не будем дальше монополизировать. А не наберем на основе квази-ГЧП монопольных функций в компанию, а потом её продадим. Да, она стоить будет дороже, нас запишут в либералы и дадут приз где-нибудь в Вашингтоне за то, что мы очередной пакет продали. Но это будет нехорошо. Это нечестная игра. Проблема не в структуре капитала, а в структуре рынков».

О приватизации «Трансконтейнера»

«Есть пакеты, которые вообще не нужно держать в секторах, где полная конкуренция. Классический пример — зачем «Трансконтейнер» РЖД? Чем владение платформами отличается от владения вагонами? Мы выпустили вагоны в рынок. Он волатильный, неприятный, но это рынок. А платформа ничем не отличается от вагона».

«Вышло мое поручение с графиком подготовки сделки. В течение года мы планируем её закрыть. Там довольно суровый график.

Но у нас, как всегда, суровость графика обуславливается ссылками на невозможность его исполнения.

Я считаю, что умерено оптимистичный прогноз на закрытие сделки — осень».

«Интерес есть не у одного игрока. Принципиально для нас — обеспечить недискриминационный доступ к этой процедуре, открытые аукционные торги, так, чтобы люди поторговались и предложили лучшую цену. Для меня фиаско будет, если потом кто-то скажет: «Ну, понятно, всех убрали, одному отдали. Понятно, почему ему».

О работе в правительстве

«Важны обязательства, которые принимают на себя люди, в 80% случаях я даю людям самим назвать срок, но после этого — либо чтобы срок был исполнен, либо будет серьезный разговор с человеком, который в срок не уложился. Важно понимать, кто головой отвечает за результат».

«Мне ужасно интересно работать, просто дико интересно. Поэтому я рассчитываю, что мне будет отведено достаточно времени политическим циклом для того, чтобы планы, о которых я говорил, реализовать.

Я точно не строю ни ежедневную, ни годовую стратегию на том, что вдруг нас завтра всех отсюда погонят.

Но в политическом мире бывает всё».

«Я всегда, когда в новый кабинет захожу, а у меня их было много, говорю себе: «Акимов, в этом кресле кто-то сидел до тебя. Это значит, что кто-то будет сидеть после. И вопрос не в том, сколько ты здесь просидишь, вопрос — как и с каким результатом?» Это меня волнует больше всего».

О KPI

«Сложно предвосхищать KPI, которые будут утверждены. Если образно говорить, мой KPI такой: если где-нибудь, далеко за пределами нашей страны кто-то на испанском или английском языке задастся вопросом, где лучшая инфраструктура или лучшие практики цифровой трансформации, чтобы ответ звучал так: «Поедем к русским. У них лучше всего». Если так будут отвечать часто, значит ели мы свой хлеб не зря».

Источник.